В четверг закончился Петропавловский пост, а в субботу
мы уже пили пиво в их апостольской обители, затерянной среди лесистых увалов
Вятского Кавказа. Но исход в рай романтикой не блистал. Видавший жизнь ПАЗик
жалобно стонал на обрывистых ухабах изнасилованной дороги. На последнем
километре трассы автобус устало покатился по крутому спуску. Внезапно створки
гигантской раковины распахнулись, и перед глазами предстала Петропавловская
жемчужина. Взгляд полыхает восторгом и отраженным видом по-немецки аккуратных
домиков, что выросли на склоне с грибной неожиданностью и с волей к жизни.
Залитые солнцем мостовые дышат пылью и зноем. Поэтому к нашему приезду рай
отмывается и скоблится струящейся водой из змеящихся пожарных рукавов. Мутные,
игривые ручейки пробегают по мостовой и, юркнув, затаиваются в щелках белеющего
мрамором битого щебня. Добро пожаловать в Петропавловскую обитель!
ХРАМ
Рай вырос из запустения окрестных мест. Ветхие
умирающие избы постепенно врастают в землю, утопая в зеленой пучине жадной
листвы. Подобно дереву, лишившемуся своих корней, Петропавловское село
обрывается под топором безмолвного времени. Гибкие молодые березки, что вытянулись на руинах
старого храма, как-то по особенному милы и озарены бледным светом благодатной
земли. Дух преображения рождается в таинстве гармонии настоящего и прошлого.
Молодость и цветение жизни юной листвы наполняется смыслом мудрого, поросшего
мхом и временем церковного камня. А девицы – березки, говорливые и непоседливые
под резкими вздохами ветра, скрывают свою певучую красоту под блаженную и
рвущуюся в небо сень креста. Но нет, храм строится, пылает в лучах заката,
будит звоном благовеста давно умерших людей. И покинутый здешними обитателями
он приходит в запустение в моем воображении. Лишь величественная в своей
глубине колокольня будит тревожным набатом воспаленный ум хмельного странника.
Вера, безверие и недоверие. По ком звенит колокол, о человече? Петропавловскому уже некуда суетиться и спешить, -
некуда и незачем, - это усталое предчувствие собственного дряхления и скорой
вечности. Потом село превратиться в мумию, реликт на фоне безумного Эльдорадо,
которое захватывает и наследует застывшее величие Вятских увалов. Но это уже
другое величие и другая страсть.
ГОРОД
Из белеющих, залитых солнцем ставен я смотрю на
непрерывно строящийся, обновляющийся рай. Городок – это детище материнской
живописи природы и активной фантазии человеческого разума. Так рай воплотился
на земле, с архитектурной последовательностью возводя хрупкие бело-красно
каменные домики. Нет, скорее это реальные декорации красивой полузабытой
немецкой сказки. Черепичная кровля в размахе в небеса обрывается медным
ключом от рая. Исполняющий обязанности флюгера, он чутко улавливает настроение
небесной канцелярии. Красномедный ключ ближе всех к солнцу, дождю, грозе и
грому. Он словно в глубоком поклоне могучим стихиям мановением ветра открывает
врата от рая. Но ненадолго. Поэтому ливень тороплив и скоротечен, и солнце
вновь ласкает своими лучами медно-пышущий флюгер. В это время рай мертв, ибо здешние обитатели живут
дневными сновидениями и ночными фантазиями. Но как только полнеющая луна
разорвет серебряными волосами сгущающийся бархат сумерек, жизнь полноправно
вступает в свои права. Жемчужина оглашается громкой ритмичной музыкой,
приглашая на танец живота. Рай вспыхивает мириадами огней. Люди подобно
мотылькам летят на манящий свет и блеск бушующего торжества. Но мне тягостно в
обители бурления и взрывов излишеств. Я бесследно исчезаю в бледных сумерках
рассвета.
КАМНИ
Полусонный пескарик тупо бьется о подводный камень.
Возможно, это зарядка для ума. Подняв увесистый осколок, я бросаю его в тупого
пескаря. Нет, он ни в чем, ни виноват. Просто суть была в том, что этот день
рождался, протекал и заканчивался совершенно бездарно, - как тот камень,
упавший в реку, но не оставивший кругов на поверхности равнодушных вод. В
прибрежной гальке отсутствуют сколоки и шероховатости. Речной поток вылизал все
острые грани. Они все на одно лицо, словно их вылепил чей-то осмысленный
разум. Тонкие блинчики, оладьи, квадратные плоскости, внушительные изъеденные
ветрами валуны стремятся к единой форме. Подкапываясь под берег, река добывает
все более диковинные сланцевые изваяния. Груды камней хаотично разбросаны на
прибрежье, словно кости мамонтов, погибших на поле брани. А может это останки
городов внеземной цивилизации, которую не зафиксировала человеческая память и
которую оплакивает природа. Оплакивает потому, что они были совершеннее нас. И
бегут со склонов слезы-ручьи, оплакивая камни. Их девять безымянных источников.
Как сладки их прозрачные слезы! Белесые мраморные останки оживают, зажигаются потоком
воды и растворенного солнечного света. «Мы живы!» - шепчет переливающийся на
течении песок под голосистое верещание ищущего подругу стрижа.
АПОФЕОЗ
Жизнь в середине июля напоминает вялотекущую
шизофрению, когда от жары плавятся мозги и помыслы. Поэтому в это время
проводится фестиваль искусств. Со всех четырех тмутараканей света сюда
приезжают творцы. Где-то среди них вы видите меня. Что ж, я волен выбирать
судьбу, подстерегающую меня за углом. Сегодня я выпиваю чашу жизни
Петропавловской жемчужины до дна. АМИНЬ.
